На берегах Ганга. Раху - Страница 79

— Не можете? — переспросила бегум. — Что значат ваши слова?..

— Могу только повторить свое сожаление, если ваше высочество не изменит своего решения, так как я принужден буду силой взять то, в чем мне отказывают.

— Кто смеет предъявлять подобные требования?

— Прошу ваше высочество заметить, что не требование, а приговор, вынесенный мною как верховным судьей, к исполнению которого король Асаф-ул-Даула дал мне полномочие.

— Вы забываетесь, — крикнула Валие. — Идите, сэр, я больше не хочу вас слушать.

— Еще раз спрашиваю ваше высочество: это ваше последнее слово и вы действительно намерены противиться исполнению приговора?

— Да, мое последнее слово, сэр, и я повторяю, что мне нечего слушать…

— Почтенный Магомед-Вахид и почтенный Бабур-Али — свидетели, что я сообщил вашему высочеству приговор суда и что я вынужден принудить вас к исполнению приговора.

— Принудить?! — вскипятилась Валие. — Желала бы я посмотреть, как могут меня принудить.

— Личности ваших высочеств недосягаемы даже для власти суда, но в силу служебного долга с этой минуты я беру на себя управление имениями Байзабада до уплаты означенного штрафа и поставлю моих чиновников с приказанием направлять доходы ко мне.

— Да это грабеж! — ужаснулась Валие.

Сэр Элия не обратил внимания на ее восклицание и продолжал:

— Я предлагаю почтенному Магомеду-Вахиду и почтенному Бабуру-Али дать мне ключи от казны и указать, где она хранится.

— Такого никогда не будет, слышишь Магомед-Вахид! — крикнула бегум. — Я запрещаю тебе показывать казну!

— Очень сожалею, что вы так реагируете, ваше высочество, — проговорил Импей, — но есть еще весьма простой выход: если Магомед-Вахид и Бабур-Али дадут свои подписи, то уплата будет произведена калькуттским банком, с которым они будут рассчитываться как им угодно. Таким образом, будут устранены все затруднения и дело уладится миролюбиво.

— Я запрещаю и подписи! — грозно крикнула Валие и Фарад-эс-Салтанех повторила ее слова с несвойственной ей энергией.

— Тогда высокие бегум сами признают, что я исполнил долг службы со всей снисходительностью, на которую только могли претендовать знатные родственницы нашего союзника короля Асафа-ул-Даулы. Прошу позволения удалиться, но буду постоянно к услугам их высочеств, если, как я надеюсь, они захотят изменить свое решение.

Валие-ул-Даула свысока махнула рукой и повернулась спиной к Импею. Он же самым вежливым образом попросил Магомеда-Вахида и Бабура-Али следовать за ним, что с грустью исполнили оба сановника. Войдя в переднюю, они застали там английского офицера и двадцать человек солдат с ружьями и штыками.

— Арестуйте этих господ, — сообщил Импей офицеру. — Передаю их под вашу охрану, вы отвечаете за них.

— Мне очень жаль, — обратился он к седобородым старикам, не находившим слов для возражений, — что я принужден лишить вас свободы до тех пор, пока вы подчинитесь приговору суда. Надеюсь, что вы скоро убедитесь в необходимости такого подчинения.

Он поклонился и передал сановников офицеру, который отвел их в комнату подвального этажа, наскоро превращенную в тюрьму. В ней находилась только самая необходимая мебель, простая и грубая, какая полагалась для низших слуг дворца. В соседней комнате стояли такие же убогие кровати. В передней остался офицер с солдатами. У каждого окна стоял часовой с заряженным ружьем и каждые полчаса днем и ночью проводился осмотр тюрьмы.

Гнетущее настроение пронизало дворец и весь город Байзабад. Приход английских войск и занятие английскими солдатами караулов в резиденции княгинь стало из ряда вон выходящим явлением. Никто не находил объяснений для столь неслыханного и невообразимого действия. Всех охватил безотчетный страх. Помещение дворца, где жили княгини и высшие сановники, были отрезаны от города, в нем остались только личные слуги, и никто не мог ни входить, ни выходить. Таким образом, об аресте Магомеда-Вахида и Бабура-Али никто не знал.

Сэр Элия Импей расположился в роскошных комнатах внутреннего дворца. Он привез с собой целый штаб писарей и чиновников, а также конных солдат, исполнявших полицейскую службу. Красивый, веселый, нарядный Байзабад стал похож на завоеванный город. Знатное население робко пряталось, даже нищие не решались показываться, и прежде оживленные улицы стали тихими и пустынными. Чиновники компании под конвоем конных полицейских объезжали окрестности, вступая в управление имениями княгинь. Подданных обложили новыми налогами и взыскивали их с неумолимой строгостью, наличность касс везде конфисковывали, отправляя в Байзабад, и в первые же дни управления сэра Элии Импея были собраны значительные суммы.

Когда Импей вышел из комнат княгинь, обе придворные дамы громкими жалобами и проклятиями выражали свои чувства, но бегум Валие прервала их и запретила даже громко говорить. Лицо ее мертвенно побелело, губы вздрагивали, глаза наполнились слезами бессильной злобы, но она все-таки не хотела признать, что чужеземец может нарушить покой индусской княгини.

— Бог накажет их за злодеяние, — прошептала она, — а если король Асаф-ул-Даула действительно поручил ему исполнить такое преступление… Но нет, невозможно… это навлекло бы проклятие неба на дом Суджи-Даулы и его государство…

Фарад-эс-Салтанех, пробудившись от своей апатии, не могла так легко успокоиться, она громко плакала и хотела молиться, но старая бегум и это запретила.

Магомед-Вахиду и Бабуру-Али труднее оказалось примириться с внезапной переменой их положения: из всесильных повелителей дворца они превратились в пленных. Общение с личными слугами разрешалось им только в присутствии часовых, а подаваемая им еда не имела ничего общего с привычным для них столом. Старые сановники целыми днями безмолвно сидели, они побледнели, осунулись, слезы все чаще лились на белые бороды, и глаза уже болели от слез. Каждое утро по поручению верховного судьи приходил офицер, предлагая сообщить, где находится казна. Все старания получить сведения от слуг, даже путем подкупа или угроз, остались безуспешными, а Гастингс строго приказал: в случае, если казна будет найдена, не производить ни взлома, ни насильственного ее отбирания — все должно произойти на законной основе, чтобы избежать всякой возможности и повода к жалобам правлению компании или парламенту.